A Greek woman examines an antique statue (circa 130 A.D.) at the Louvre

A Greek woman examines an antique statue (circa 130 A.D.) at the Louvre.

Credit: Dr. Clayton Forrester

Генрі Лайон Олді: "Онук Персея"

 Роман "Онук Персея" український колективний письменник Генрі Лайон Олді написав у 2010-2011 р. 

І ось як воно читається зараз (переклад Галина Панченко:

Чоловіки та дружини, сини та матері, брати і сестри тремтіли, дивуючись. "Ми ж думали, що війна йде на чужій території! Що жорстокість басилея - запорука нашої безпеки! І ось протверезіння - син Зевса продовжує війну, але війна прийшла до нас... Чого чекати завтра? Басилей, звичайно, помститься. Але як же не хочеться, щоб він мстився за мене! Скільки днів триватиме цей жах? Скільки років?!"

Чужа війна з предмета гордості перетворилася на спис, занесений для удару. Чужий спис, чужий удар; мої груди і наша біда. Ще нещодавно тиринфяни хвалилися недоторканністю перед фіванцями та трахінянами. Пишались, натякали на обраність.

Тепер, уявляючи зловтіху вчорашніх заздрісників, Тиринф усвідомлював всю ницість свого падіння.

Якщо Персей нас захищав, то чому не захистив?

Якщо не захистив – чому не здається?!

Тиринф кланявся Персею. Тиринф боявся Персея. Але Тиринф зітхнув би з полегшенням, помри Персей — від гніву бога, від старості, від випадкової хвороби.

Section of Parthenon entablature and column (reconstruction)."

 Chromolithograph image titled "Section of Parthenon entablature and column (reconstruction)." Date unknown. From the collection, 'Wonders: Images of the Ancient World' in the New York Public Library Digital Collections.

Сергій Чаплигін: Нomines maxime homines

Античний світ створив унікальну систему освіти, у якій формувалася особистість з визначеними ціннісними орієнтаціями - саме тим, що відрізняло людину від тварини, елліна від варвара, вільного від рабів, політика від ідіота. 

Воно мало настільки універсальні функції, що випередило сучасну ідею культури у виховному її розумінні.

Метою цього процесу виховання було розвинути в людині здатність до почуття прекрасного,  інтелектуальної діяльності, естетичного відчуття міри та справедливості в справах суспільних і приватних.

Те, що давало відчуття гармонії та цілісності, оскільки базувалося на баченні світу, керованого принципом трансцендентної єдності, яка гармонійно керує людською душею, полісом та усім всесвітом.

І породжувало автентичне благородство (аристо), з яким пов'язується краса, фізична досконалість, прагнення досягти слави та уміння захистити в бою ці аристократичні чесноти.

А як ще мало вплинуло на учня читання Гомера? Якщо зразком є відвага Гектора, хитрість Одіссея, вірність старого пса Аргоса? Хто опише почуття, яке відчуває учень читаючи про добровільну смерть Сократа чи піднесену жертву Антігони? 

Але ж цей ідеал, сформований понад 25 століть тому, проходить і через всю нашу історію.

Професор Вернер Єґер в своїй книзі “Пайдея: Ідеали грецької культури”, яка  є класикою аристократичної думки та пам’яткою європейського гуманізму, нагадує нам, що каролінгське відродження, італійський ренесанс, французький класицизм, німецький ідеалізм (кожного разу, коли в Європі потрібно було забезпечити новий початок), європейці вдавалися до материнської культури - до античного  ідеалу формування 

особистості.

Назва цій системи освіти - пайдея, яка є класичним 

гуманізмом – основою європейської ідентичності та формуванням еліти.

Сьогодні ж, як зазначав К. С. Льюїс, автор “Хронік Нарнії”, великий будитель дитинства, професор середньовічної літератури, який знав ціну минулого, “ми створюємо людей без сердець і очікуємо від них чесноти та сміливості. Ми знущаємося над честю і вражені, знаходячи серед нас зрадників”.

Бо дехто аж дуже хоче позбавити нас всієї спадщини в ім’я запрограмованої амнезії суспільства, розчинення людини в безформній сірій масі та падінням в тоталітарне сьогодення.

У цій фазі інверсії цінностей, замість того, щоб просто впасти в  песимізм, вільні люди мають місію підтримувати ідеали пайдеї як революційний акт та моральний обов’язок.

Сергій Чаплигін: Надати форму своєму існуванню…

Існує гомерівське визначення: «природа як основа, досконалість як мета, краса як обрій». 

Що означає ця «гомерівська тріада»?

1. Природа як основа означає повагу до природного порядку речей та його рівноваги як з екологічної, так і з антропологічної точок зору.

2. Досконалість як мета означає турботу про власну моральну чистоту, прагнення до адекватності мислення та дії, вимогливості до себе та подання прикладу іншим.

Зробити аристократичний ідеал своїм. Мати менше прав, ніж обов’язків. Передавати спадщину предків, захищати загальне благо. «Захищати» та «передавати» своїм прикладом, працею та родинними зв’язками, укоріненими у власній культурі.

3. Краса як обрій означає живити своє почуття краси з найкращих джерел та не дозволяти попасти під контроль потворності  (через уникнення вульгарності, дурості та інверсії цінностей). 

Шукати будь-якої можливості живити свій розум через споглядання краси,  проявляти, у межах своїх можливостей, цю турботу про красу аж до найменших повсякденних випадків, у речах, які нас оточують, оздобленні нашого дому, одязі. Випромінювати, пробуджувати і передавати це навколишнім – як дітям, так і дорослим. 

А головне – перестати бути пасивним свідком занепаду!

A mini Greek temple on the Scottish island of Rum

 A mini Greek temple on the Scottish island of Rum

Олег Двуреченский: Крито-индийская культура в цивилизационной концепции Ивана Ефремова

 На протяжении всего своего литературного творчества И.А. Ефремов  выдвигает научно-фантастическую гипотезу о существовании некой крито-индийской культуры, следы которой прослеживаются, как предполагал автор, на всем пространстве Ойкумены от Крита до Индии.

В своем сообщении мы бы хотели разобраться в том, как и на основании чего складывалась гипотеза И.А.Ефремова о существовании крито-индийской цивилизации, разобраться на основе современных достижений археологии, антропологии и лингвистики имеет ли эта гипотеза право на существование не только в рамках художественной литературы, но и шире, в рамках исторической  науки.

Одно из первых упоминаний крито-индийской культуры встречается в книге «Туманность Андромеды»:

«- Просто я плохо представляю крито-индийскую культуру.

- Вы  не знаете новых исследований.  Ее следы теперь находятся на огромном пространстве  от  Америки  через  Крит,  юг  Средней  Азии  и Северную Индию до Западного Китая» («Туманность Андромеды», Ефремов, 1986, гл.4, с.94).

Позднее в романе «Лезвие бритвы» Иван Антонович возвращается к этой же теме, дополняя ее новыми уточняющими материалами. В романе нигде не упоминается собственно крито-индийская культура, но по смыслу приведенных ниже цитат мы можем высказать предположение, что автор развивает свою гипотезу, наполняя ее данными археологии. Приведем эти цитаты:  в главе «Кольцо с хиастолитом»» герой романа Леонид Кириллович Андреев говорит:

   «Он рассказал мне о дравидийской  культуре,  распространившейся  четыре тысячи лет назад из Индии в Западный Китай и в нашу Среднюю Азию. Есть такая культура  Анау  —  названа  по  кишлаку  близ  Ашхабада,  чем-то  сверх замечательная,  но  якобы  у  нас  мало раскопанная,  как сетовал турецкий профессор.  Эта культура служит мостом между Индией и Критом, а тот,  в свою очередь,  с Северной Африкой.  Ее признаки обнаружены в пустыне Сахара.  Найдены удивительные по красоте маленькие скульптуры, рисунки, керамика» («Лезвие Бритвы», Ефремов, 1984, кн.2, гл. 2, с.26).

В главе «Звездный огонь» главный герой романа Иван Гирин формулирует следующий тезис:

Акрополь. Автор - Claudio Prati

Акрополь. Автор - Claudio Prati

The temples at Paestum in evening light, by 1860 Jules Coignet (1798–1860)

 The temples at Paestum in evening light, by 1860 Jules Coignet (1798–1860)

Гермафина с петухом и совой видит и прошлое и будущее

 Я старый художник, не владеющий фотошопом и методами ИИ, но был бы рад если Вы помогли создать новый образ Мудрости, которая видит и прошлое и будущее. 

В древнегреческих гермах изображения могли быть андрогинами. В таких случаях гермы получали специальные названия — Гермафина (Гермес и Афина).

Вот Гермафина с петухом и совой видит и прошлое и будущее.

(с) Виталий Комар

Михаил Эпштейн: Философия+, или Минерва с петухом

Сегодня, в третий четверг ноября, ежегодно отмечается Всемирный день философии. Хороший  повод заново осознать ее задачи и представить новый ее образ. В наше время ломки всех устойчивых ориентиров мир нуждается в философии больше, чем когда бы то ни было. Суть в том, что пришли в движение такие первоэлементы мира, которые раньше представлялись незыблемыми, предзаданными, — а именно они составляют предмет философии.  Реальность, человек, тело, разум, сознание, мозг, жизнь, природа, вселенная, материя, закон, — все это ставится под знак вопроса, обнаруживает свою проблемность. Вселенная — лишь один из возможных миров.  Человек — лишь один из возможных носителей разума. Мозг — лишь один из возможных органов интеллектуальной деятельности.

Еще недавно казалось, что философия необратимо теряет свое место в общественном сознании, вытесняясь наукой и техникой. И вот философия возвращается — благодаря тем самым успехам науки и техники, которые, казалось, оттеснили ее на обочину. Именно наука и техника постепенно вышли на те рубежи, где уже самые фундаментальные категории, «скрепы» мироздания оказались расшатанными и обнаружили возможность своей трансформации. Недаром еще Альберт Эйнштейн отмечал, что «в настоящее время физик вынужден заниматься философскими проблемами в гораздо большей степени, чем это приходилось делать физикам предыдущих поколений». Философия возвращается в центр общественного сознания уже в новой роли: не как рефлексия о незыблемых основах мироздания, а как теория и практика создания множественных миров, виртуальных реальностей, метавселенных, альтернативных разумов, жизней, организмов и т. д. Это уже не кабинетное умозрение, а новое мирополагание. Я это называю ФИЛОСОФИЯ+. Знак плюса здесь указывает на выход философии на новый уровень понимания своих задач и их практического осуществления.

Раньше философ говорил последнее слово о мире, подводил итог. Гегель уподоблял философию сове Минервы (древнеримской богини мудрости), которая вылетает лишь в сумерки, когда уже отшумел исторический день с его свершениями и можно заняться их осмыслением. 

Роль философии в ХХI можно уподобить скорее петуху, который своим утренним криком возвещает начало нового дня. 

Это и представлено в новом образе философии, который я попытался запечатлеть с помощью нейросети DALL–E 3. Перед нами Минерва, на одном ее плече — сова, на другом — петух. Это два образа мудрости, обращенной к осмыслению прошлого и предвосхищению будущего.

Минерва, глядящая в будущее.

P.S. Добавлю, что в эпоху античности и вплоть до XVII века даже естественные науки были в основном аристократическим занятием и мало вторгалась в дела мира, не брали на себя забот по улучшению или облегчению человеческой деятельности. Технонаука (technoscience) стала возникать только в XVIII и особенно в XIX веке. И тогда наука, прежде всего математика, физика и химия, а потом и биология, стала мощнейшим инструментом преобразования мира. Точно так же и философия в XXI веке впервые может оказаться призванной к переустройству мира. До сих пор эта аристократическая наука, как правило, пренебрегала своими практическими приложениями. Философ сидит в кресле, изучает, читает, пишет, — и этим все исчерпывается. Да и какими инструментами могла бы пользоваться философия, если она, в отличие от физики или химии, постигает мир в целом? И вот в начале ХХI века такие инструменты появились: технологии создания виртуальных миров, целых вселенных, сначала, как бывает при возрастном переходе от детства к зрелости, — в виде игр, а затем все серьезнее и практичнее: экономика, бизнес, медицина, искусство… И наконец, техника подбирается к тому, чтобы создавать метаверсы во всей их чувственной достоверности и пространственной протяженности, а значит, философия получает практический инструмент для воздействия на целые миры. Теперь наряду с технонаукой может возникнуть и технософия.

Екатерина Дайс: Путешествие в Элевсин: Рецензия на новый роман Виктора Пелевина

Каждую осень мы получаем возможность читать очередной шедевр Виктора Олеговича Пелевина в конце сентября. Это реально очень смешно, но меня осенило только сейчас, хотя я в свое время сделала про него статей пять-шесть. И писала курсовую по Элевсинским мистериям в Новом Завете, но бросила из-за Фаулза. То есть это настолько бросается в глаза, что абсолютно незаметно. Так нужно прятать ценные вещи — на самом видном месте.

Итак, я начну с озарения: каждая книга Пелевина — это «Путешествие в Элевсин»!

Почему, спросите вы меня? Потому что Элевсинские мистерии проводились дважды в году. Великие таинства совершались в Элевсине и, частично, Афинах на 13-19 дни боэдромиона, третьего месяца аттического календаря, посвященного Аполлону. Боэдромион начинался в середине сентября и заканчивался в начале октября. Точно сказать невозможно, даты все время плавали и менялись, но очевидно, что у Элевсинских мистерий была и астрономическая привязка к дням Осеннего Равноденствия.

Впрочем, когда было очень надо, конец сентября мог наступить в любой месяц года. Обычно цикл таинств длился полтора года по следующему циклу «конец сентября — конец февраля — конец сентября», но когда царь Деметрий захотел как можно быстрее пройти посвящение, месяц мунихион, посвященный богине Артемиде, временно переименовали несколько раз. Для сведения: мунихион в аттическом календаре — это конец апреля, начало мая.

 Об этой коллизии сообщал Плутарх в «Сравнительных жизнеописаниях»:

«Отправляясь в обратный путь, Деметрий написал в Афины, что немедленно, как только прибудет, желает пройти посвящение в таинства, причем весь обряд целиком, от низшей до созерцательной ступени, намерен постигнуть сразу. Это было противно священным законам и никогда прежде не случалось, ибо Малые таинства справлялись в месяце анфестерионе, Великие — в боэдромионе, а к созерцательной ступени посвященных допускали не раньше, чем через год после Великих таинств. Но когда прочитали письмо Деметрия, выступить с возражениями отважился один лишь факелоносец Пифодор, да и то безо всякого толку, потому что афиняне, послушавшись совета Стратокла, решили называть и считать мунихион анфестерионом и справили, нарочито для Деметрия, священнодействия в Агре. После этого мунихион из анфестериона превратился в боэдромион, Деметрий принял дальнейшее посвящение и сразу же был приобщен к числу „созерцателей“». 

Но Пелевин каждый год остается верен себе и не переносит сентябрь на апрель, следуя букве и духу Элевсинских мистерий. Любопытный факт заключается в том, что он не единственный писатель, выпускающий книги по Равноденствиям и Солнцестояниям — четырем ключевым точкам года. В свое время этим увлекался Алистер Кроули, приурочивавший выход своих книг к данным датам. Процитирую Мартина Бута, биографию Кроули «Жизнь мага»:

«Кроули не скупился на издание своих книг и следил за каждым этапом подготовки книги к печати, выбирая гарнитуру шрифта, бумагу и материалы для переплёта, всегда стремясь, чтобы они были лучшими из возможных. Его книги в такой же степени являлись произведениями издательского искусства, как и произведениями литературы. Определяя издательские характеристики книги, Кроули определял также её будущую цену и дату печати. В качестве последней он, как правило, выбирал равноденствие или солнцестояние. Каждый том произведений Кроули можно рассматривать как отражение его личности, его пристрастий, человеческих и магических. Цвет бумаги и переплёта, формат книги, даже её розничная цена обычно имели эзотерический смысл. В период между 1898 и 1905 годами Кроули выпустил семнадцать книг».

Передо мною сейчас лежит двадцатый роман Пелевина, вышедший ровно в 20.23 по московскому времени в печатном и в электронном виде 29 сентября 2023 года. То есть в самой дате зашифрован текущий год. Кроме того, 29 сентября было Полнолуние в Овне, возможно, это тоже было выбрано автором неслучайно, как предчувствие яркого старта.

Мне не хочется спойлерить и лишать вас удовольствия от текста, замечу лишь достаточно неочевидные вещи: легионер и жрец в реальности Третьего мира (виртуальной реальности, которая в романе называется ROMA-3) — Маркус Зоргенфрай, он же Маркус Забаба шам Иддин получает свое имя, на мой взгляд, прежде всего от евангелиста Марка. Таким образом представляя текст романа в виде евангельского сюжета, одним из действующих лиц которого сам является. В пользу данной версии стоит упомянуть раскрашенный мраморный барельеф, на которой появляется римский император Порфирий из виртуальный реальности. «Изображенное на нем походило на последнюю трапезу Христа, как культуристы изображают ее в своих катакомбах. Различие заключалось в том, что сидящие за столом были в масках. Я однако сразу узнал Порфирия по грубому лицу с большим носом — и по зубчатой диадеме. Лицо его почему-то раздваивалось, словно скульптор пытался изобразить рядом тень или отражение. Раздвоенный Порфирий сидел в центре стола, раскинув руки в стороны для обьятий». Здесь, несомненно, имеется я в виду монументальная роспись Леонардо да Винчи «Тайная вечеря» из церкви Санта-Мария-делле-Грацие в Милане. Говорят, что на ней Леонардо изобразил себя в образе апостола Фаддея. 

Гораздо позже, уже в самом конце книги, Маркус, подхватив упавшее знамя, образно выражаясь, «вновь ощутил тяжесть порфиры на своих плечах».

Понятно, что в нашем представлении сразу же возникает багряница — красные одежды Иисуса. Любопытный факт: в Евангелии от Матфея это одеяние названо багряницей, а в Евангелии от Марка — порфирой. Вот на таком микро-уровне различий работает Пелевин, загадывающий нам загадки. Когда Порфирий — это и император, носящий пурпур, самую драгоценную ткань Древнего мира, и Порфирий Петрович — следователь, уличивший Раскольникова. 

Персонажи Пелевина мерцают, переливаются, перетекают друг в друга, как капли гигантского океана Соляриса. В них есть очень много от героев Апулея и Фаулза — по крайней мере, желание из обычного человека стать магом, а из мага — богом. В каком-то смысле автор показывает нам инициатический путь, в который раз сочиняя роман-инициацию. То есть произведение, которое только притворяется романом. На самом деле — это способ познания себя и мира. Любопытно, как Пелевин обыгрывает слухи о том, что тексты з него уже давно пишет искусственный интеллект, делая ИИ одновременно следователем, романистом, римским императором и самим собой — автором романа, который вы держите сейчас в руках. 

Грани между личностями размываются — нет уже особой разницы между жрецом и воином, между брахманом и императором. Арканы Таро также перетекают друг в друга и Отшельник меняется одеждой с Четвертым Арканом.

В конце романа происходит то, на что мы надеялись, но не то, чего мы ожидали. Читатель, дошедший до конца «Путешествия в Элевсин», на самом деле получает инициацию в самые мистические таинства Древнего Мира, о которых в гомеровским гимне «К Деметре» говорится:

Счастливы те из людей земнородных, кто таинство видел.
Тот же, кто им непричастен, по смерти не будет вовеки
Доли подобной иметь в многосумрачном царстве подземном.

Tatiana Flores: Сліпий Ніщинський зробив переклад сліпого боговидця Гомера

Переклад - сам по собі диво. Але переклад «Одіссеї» Петра Ніщинського - це диво з див. 

Гомер був сліпий. Людина, що не бачить, ніби поринає в інші ментальні світи. Тому ми чуємо про сліпих лірників, кобзарів і провидців. Припинивши бачити світ людей, вони починають бачити світ богів. 

Ніщинський почав переклад «Одіссеї», коли через хворобу, що вразила очі, сидів в темній кімнаті із завʼязаними очима. І від нудьги попрохав свого зятя, що готувався стати священником, читати йому вголос Гомера… 

І так, сліпий Ніщинський зробив переклад сліпого боговидця Гомера. 

Гомер. Одіссея / пер. з давньогрецької Петро Ніщинський ; упорядн. Василь Зварич. - Львів : Видавництво "Апріорі", 2022. - 544 с. : іл

Посилання на видавництво і про Гнедіча було на с. 458. А про біографічне, про хворобу -с. 475

«Той народ, що спромігся перекласти на власну мову твори великих геніїв, вже тим самим доводить, що має не тільки право, але й хист і снагу на самостійний розвиток духовний», - писало видавництво в 19 сторіччі. 

Доречі, російський переклад «Іліади» зробив полтавець Микола Гнедич, додавши в свій переклад чимало українізмів… Отаке.

P.S. Ніщинський здійснив перші в Україні переклади творів античних класиків («Антігону» Софокла, 1883; «Одіссею» Гомера, (1889, присвячена Миколі Костомарову, вийшла коштом Василя Симиренка), 1892; 6 пісень з «Іліади» Гомера, 1902–1903), а також переклав на грецьку мову «Слово о полку Ігоревім» (1881). Автор наукових розвідок про грецьку мову, підручника з грецької граматики «Опыт элементарного руководства при изучении греческого языка в гимназиях и прогимназия» (1870), а також видрукував новогрецькою vjdj. працю «Російська граматика для юнацтва Греції».

Храм Афаї на о. Егіна в Егейському морі. Фото Олега Короташа / Temple of Aphaia on Aegina in the Aegean Sea. Photo by Oleg Korotash

Речь Перикла, на поминальных мероприятиях в честь афинян, погибших в Пелопоннесской войне со Спартой

Речь Перикла, на поминальных мероприятиях в честь афинян, погибших в Пелопоннесской войне со Спартой. Период его правления, называют «Золотым временем Афин.» Когда Древняя Греция достигла наивысшего расцвета экономики, военного искусства, наук, культуры  и свобод граждан. 

«... Для нашего государственного устройства мы не взяли за образец никаких чужеземных установлений. Напротив, мы скорее сами являем пример другим, нежели в чем-нибудь подражаем кому-либо. И так как у нас городом управляет не горсть людей, а большинство народа, то наш государственный строй называется народоправством. В частных делах все пользуются одинаковыми правами по законам. Что же до дел государственных, то на почетные государственные должности выдвигают каждого по достоинству, поскольку он чем-нибудь отличился не в силу принадлежности к определенному сословию, но из-за личной доблести.

Бедность и темное происхождение или низкое общественное положение не мешают человеку занять почетную должность, если он способен оказать услуги государству. В нашем государстве мы живем свободно и в повседневной жизни избегаем взаимных подозрений: мы не питаем неприязни к соседу, если он в своем поведении следует личным склонностям, и не выказываем ему хотя и безвредной, но тягостно воспринимаемой досады. Терпимые в своих частных взаимоотношениях, в общественной жизни не нарушаем законов, главным образом из уважения к ним, и повинуемся властям и законам, в особенности установленным в защиту обижаемых, а также законам неписаным, нарушение которых все считают постыдным.

В военных попечениях мы руководствуемся иными правилами, нежели наши противники. Так, например, мы всем разрешаем посещать наш город и никогда не препятствуем знакомиться и осматривать его и не высылаем чужестранцев из страха, что противник может проникнуть в наши тайны и извлечь для себя пользу. Ведь мы полагаемся главным образом не столько на военные приготовления и хитрости, как на наше личное мужество. Между тем как наши противники при их способе воспитания стремятся с раннего детства жестокой дисциплиной закалить отвагу юношей, мы живем свободно, без такой суровости, и тем не менее ведем отважную борьбу с равным нам противником.

Мы развиваем нашу склонность к прекрасному без расточительности и предаемся наукам не в ущерб силе духа.

Богатство мы ценим лишь потому, что употребляем его с пользой, а не ради пустой похвальбы. Признание в бедности у нас ни для кого не является позором, но больший позор мы видим в том, что человек сам не стремится избавиться от нее трудом. Одни и те же люди у нас одновременно бывают заняты делами и частными, и общественными. Однако и остальные граждане, несмотря на то, что каждый занят своим ремеслом, также хорошо разбираются в политике. Ведь только мы одни признаем человека, не занимающегося общественной деятельностью, не благонамеренным гражданином, а бесполезным обывателем.

Мы не думаем, что открытое обсуждение может повредить ходу государственных дел. Напротив, мы считаем неправильным принимать нужное решение без предварительной подготовки при помощи выступлений с речами за и против. В отличие от других, мы, обладая отвагой, предпочитаем вместе с тем сначала основательно обдумывать наши планы, а потом уже рисковать, тогда как у других невежественная ограниченность порождает дерзкую отвагу, а трезвый расчет – нерешительность. Истинно доблестными с полным правом следует признать лишь тех, кто имеет полное представление как о горестном, так и о радостном и именно в силу этого-то и не избегает опасностей.

Добросердечность мы понимаем иначе, чем большинство других людей: друзей мы приобретаем не тем, что получаем от них, а тем, что оказываем им проявления дружбы. Мы – единственные, кто не по расчету на собственную выгоду, а доверяясь свободному влечению, оказываем помощь другим...».