М. Руткевич: Шарль Моррас как античный язычник

Афины, Флоренция, Прованс — вот святые места Морраса. Культ античности и скептицизм сблизили его в то время с А. Франсом.

Искусство примиряет человека с его уделом, но лишь в том случае, если это подлинное искусство, творящее прекрасные формы, способные на время дать человеку забвение своих страданий. Отличие от Шопенгауэра заключается в том, что взгляд на искусство у Морраса изначально политический: искусство либо служит цивилизации, либо ее разрушает.

Романтический нигилизм коренится в самой природе человека, хаотичного и аморального существа. Обуздать этот хаос необходимо разуму и традиции — этого требует уже инстинкт самосохранения. Но разум человека слаб, он должен опираться на нечто ему предшествующее и прочное. Кровь и почва, основывающаяся на них традиция представляют собой природную данность, столь же иррациональную, как и хаос страстей. Традиция способна направлять разум и волю, она делает человека человеком.

Однако никакой духовной традиции Моррас не знает — не только в смысле «традиционализма» Генона, но и с точки зрения католицизма. Церковь важна для него исключительно как социальный институт, который дисциплинирует души. Католичество «с его сенсуализмом, идеей телесной красоты, чувством земной любви, радостью по поводу всего природного» для Морраса ценно как некая современная форма язычества.

Начатая в 1890-м и вышедшая в 1896 году повесть «Райская дорога» была тут же включена в папский индекс запрещенных книг, поскольку похвалы язычеству сопровождались в ней откровенно антихристианскими пассажами относительно «религии рабов». «Фанатическая религия» уничтожила классическое язычество, наступила долгая ночь цивилизации, причем победа христианства предстает у Морраса как триумф рабов, всякого рода убогих с задворков цивилизации.

Впоследствии он станет прославлять Юлиана Отступника, который был провозглашен императором именно в Лютеции, а тем самым передал Парижу наследие Эллады и ее богов. 

Поездка в Афины на первые Олимпийские игры в качестве журналиста укрепила это язычество Морраса, но оказала воздействие и на его взгляд на мировую политику. Глядя на соперничество атлетов разных наций, он утвердился в мнении, что эти нации непременно вступят в вооруженную борьбу, что в «железный век» нужно не умиляться «прогрессу науки и культуры», а укреплять армию и национальное сознание. ­

Есть цивилизации и есть Цивилизация, начавшаяся в Греции. Рим просто ее расширил, распространил. Ренессанс был возвратом к ней, Реформация прервала это великолепное развитие... Бесстрастные историки и философы начинают точно оценивать, какое отступление Цивилизации скрывается под именем Реформы. Во Франции это варварство («под лживым именем освобождения») было остановлено, короли и народ имели здравый рассудок и мужество в борьбе с гугенотами — благодаря этому последовало блестящее развитие Франции в XVII и даже в XVIII веке; Франция стала законной наследницей греко-римского мира. Благодаря ей мера, разум и вкус царили на нашем Западе; помимо варварских цивилизаций тем самым продолжала существовать истинная Цивилизация, существовать вплоть до рубежа нашей эпохи. Несмотря на Революцию, которая представляет собой лишь продолжение Реформы, осуществленной в самых жестоких формах, несмотря на романтизм, который является просто литературным, философским и моральным продолжением Революции, идеи которой были насквозь иррациональными, ложными и разрушительными.   В современной Франции еще многое от этой Цивилизации живо — "наша традиция лишь прервана, но наш капитал сохранился".

Эстетика характера варварства противостоит эстетике гармонии классицизма. В последней — разум эллинов, а варвары держатся страстей, характера.  Моррас взывает к богине Минерве: именно Афина является богиней мудрости, меры, вкуса, ритма, гармонии. Эта покоящаяся на разуме Цивилизация не утеряна безвозвратно, от нас зависит — будет ли это дерево плодоносить.